Народный артист СССР, кавалер «Ордена Республики», блестящий тенор, любимейший педагог… Его титулы и регалии можно перечислять бесконечно… Но в этом интервью он для нас просто человек, который очень любит свой город и свою страну.
Иногда мне кажется, что я жил в Кишиневе всегда, настолько я «слился» с этим городом. Однако, родился я не здесь, а в самой северной точке Молдовы – селе Крива, Бричанского района. Мои родители были простыми колхозниками. Одно из самых ярких детских воспоминаний, связанных с мамой, мой первый костюм с блестящими пуговицами, который она перешила мне из старой военной гимнастерки. В нем я чувствовал себя маленьким сельским франтом. Когда мне было девять с половиной лет, мама, работая в поле, простудилась и умерла. Папа ее безумно любил и очень переживал эту утрату.
Вдвоём нам было непросто – неприспособленные в быту, мы дошли до ручки. Отцу пришлось снова жениться. Мачеха была женщиной неплохой, но маму мне не заменила. Когда была злость, она обижала, когда была доброта, то ей не верилось.
Я собирался стать … химиком, а не певцом. Хотя всегда пел, активно участвовал во всей художественной самодеятельности, что была в округе и даже побеждал на песенных конкурсах. И у мамы, и у папы были очень хорошие голоса, и мне это передалось по наследству. Однако моему желанию стать певцом, мачеха противилась, считала это баловством, настаивая, что я должен получить более серьезную специальность.
Был я абсолютным гуманитарием, из всех точных наук мне нравилась только химия. Тем более, что ею бредил и мой лучший друг и одноклассник Виктор Исак. Впоследствии он стал очень крупным ученым-химиком, деканом химического факультета Госуниверситета.
Так, впервые в 1960 году, в подвернутых отцовских брюках, с фанерным чемоданчиком в руках, я оказался в Кишинёве. До 17 лет в столице я не был, по делам ездил только в соседние Черновцы. Тем не менее Кишинев меня сразу «принял», и не дал почувствовать себя здесь чужим. Люди были очень душевные, машин было мало, если одна из них проезжала по улице, это считалось событием. Рышкановка, как таковая, еще не существовала , Чеканы и Ботаника считались сельскими пригородами – там люди еще готовили себе еду на уличных печках – «куптерашах», таскали воду из колодцев, сами делали вино. На месте нынешнего Дома правительства еще теплились руины Епархиального дома. Старожилы тогда рассказывали, что в былые времена из этого святого места через Триумфальную арку выстилали красную дорожку, и епископы и другое высокое духовенство вместе с монахами шли на церковную службу в Кафедральный собор.
Оперным певцом я стал совершенно случайно, с тех пор верю в судьбу!
Приехав подавать документы на химический факультет, я остановился на квартире нашей знакомой тети Симы. Она жила на улице Кузнечной (Бернардацци), буквально через забор от консерватории, которая тогда располагалась на улице Пирогова (Когэлничану). Целую неделю я, как завороженный, слушал доносившиеся оттуда звуки музыки. Муж тети Симы, очень толковый человек, видя, как я маюсь, говорит: попробуй, не поступишь, пойдешь в свой университет.
Но оказалось, что прием документов в консерваторию уже завершен. Я, расстроенный, брел по коридору, с любопытством рассматривая портреты композиторов. Видимо, моя обреченность была настолько очевидной, что ко мне подошел один из профессоров. Выслушав мою историю, он повел меня к ректору, который, в виде исключения, допустил меня к экзаменам. Помню, как все абитуриенты распевались, а я ошарашенно смотрел на них, не понимая, что это они делают. На прослушивании решил исполнить патриотическую песню «Трактористка Илинуца», как оказалось, успешно. Не имея за плечами музыкальной школы, я был зачислен на подготовительное отделение консерватории по классу вокала.
Так я стал кишиневцем! Родные узнав, что мне придется учиться 7 лет, взялись за голову.
Поселили меня в самом центре города, в общежитие на Армянской, где до сих пор живут студенты консерватории. Под нашими окнами ходил трамвай, мы запрыгивали на его заднюю площадку и ездили так на лекции.
Кишинев тогда был городом патриархальным и очень теплым. Внизу по Армянской располагалось много еврейских лавчонок. Дядя Миша продавал галантерею и мог запросто пригласить студентов к себе в подсобку попить чайку. Напротив жарил и продавал котлеты дядя Сема, и тоже частенько нас угощал чем-то вкусненьким. К тому же, совсем рядом находился Центральный рынок, где было все очень дешево. Если у нас не было денег, мы шли в молочные ряды, чтобы вдоволь напробоваться сыра и брынзы. Тогда на рынке в ряд стояли телеги с винными бочками, крестьяне продавали вино на стакан и тоже давали дегустировать. Мы не шиковали, но жили очень хорошо и дружно.
Лично я даже мог себе позволить до родной Кривы добраться не на автобусе, который колесил до места назначения 10-12 часов, а на кукурузнике «Кишинев – Липканы». Всего 45 минут, 6 рублей с копейками, и я дома!
Кишинев 60-х переживал период культурного расцвета! По сравнению с тем временем , сегодня у нас – культурная пустыня. Было очень много интересных событий – театры, выставки, концерты. Мой отец приезжал пару разу в Кишинев на фестиваль хоровой музыки, который проходил на центральной площади города. Люди были вовлечены в культурную жизнь, это было не по приказу сверху, а шло от сердца, очень искренне.
Я очень хорошо помню приезд в Кишинев Дмитрия Шостаковича, Мстислава Ростроповича, и свое очень сильное впечатление от их выступлений.
В театре Пушкина я смотрел абсолютно все спектакли драмы. Это были потрясающие постановки, где блистали Константин Константинов, Домника Дариенко, Петру Баракчи, Кирилл Штирбу и другие великие артисты.
А еще по тем временам студенчество само по себе было очень любопытным сообществом, тянущимся к знаниям, нынешние совсем не такие…
Мы были готовы ночью бежать на улицу Ленина (бул. Штефан чел Маре) , чтобы с автомата позвонить любимой девушке. Целоваться молодежь приезжала на вокзал – там, на перроне, прилюдные поцелуи и объятия считались не зазорными, у «провожающих» как бы было на это законное право.
Примечательно, что моя учеба в консерватории затянулась не на 7, а на целых 11 лет! Дело в том, что со второго курса меня забрали в армию, в Морфлот. Четыре года, с 1963 по1967, я служил в Школе ВМФ (военно-морского флота) в Киеве. Там я стал художественным руководителем ансамбля из 120 человек. Знаменитый адмирал Касатонов (сейчас в его честь называют корабли) просил меня остаться на военной службе, прочив мне завидную карьеру.
Но я очень хотел петь! Когда я вернулся в консерваторию, кое-что изменилось в процессе моего обучения. Изначально мой голос преподаватели определили как баритон, но после всех возрастных трансформаций я продолжил учебу, как тенор, в классе Николая Дедученко, которому я очень благодарен. К сожалению, на 5-ом курсе мой педагог скончался от инфаркта. Консерваторию я закончил учеником знаменитого Алексея Стырча, преподававшим у меня камерное пение.
В этом году исполнилось 50 лет, как я впервые исполнил главную роль на сцене молдавской оперы! В сентябре 1971 года я стал солистом нашего театра, а 3-го февраля 1972 года уже спел партию Каварадосси в опере «Тоска». Со мной работал потрясающий дирижер Исаак Альтерман. Меня можно было разбудить даже ночью, я настолько хорошо знал эту оперу. И все же, помню, насколько подкашивались мои ноги, когда я вышел первый раз на сцену. Видя у театра афишу с моим именем, я не верил своим глазам! После того, памятного для меня спектакля, я, молодой артист, получавший до той поры 90 рублей, стал зарабатывать на 40 рублей больше!
Впервые я расстался с Кишиневом надолго в 1977 году, когда меня отправили на стажировку в Милан, в знаменитый театр La Scala! К тому моменту я уже получил звание «Заслуженного артиста Молдовы» и моя кандидатура была отобрана в Москве из 68 претендентов.
Фактически, Италия стала первой капстраной, которую мне довелось увидеть. И сразу – Боттичелли, Леонардо да Винчи, Микеланджело – сказать, что я был растерян, ничего не сказать! Очень хотел за отведенный мне год успеть сделать как можно больше.
Итальянский язык я выучил хорошо еще в консерватории, быстро завел друзей, с которыми объездил всю страну. Еще мне повезло с преподавателем – в том сезоне в этом качестве La Scala пригласил знаменитую Джину Чинью – обладательницу драматического сопрано, блиставшую на сцене этого театра в 30-40-х годах. Тогда Джине было 77 лет и она, по ее словам, влюбилась в мой голос, занимаясь со мной много больше отведенного для этого времени.
Стипендия, которую я, как стажер из Советского Союза, получал, была очень маленькой – ее хватало лишь на обед. Мы бесплатно завтракали в гостинице, где жили, а вот ужин для нас был редким явлением. Кушать хотелось всегда, но одалживать было не у кого, да и без модного магнитофона возвращаться домой было как- то не с руки, так что экономили, как могли.
Когда спустя год я улетал в Кишинев, по которому очень скучал, нам разрешили иметь при себе 20 кг багажа. Я же вез только 15 кг репродукций художников, которые за бесценок купил в антикварных лавках Милана.
Сейчас, по прошествии времени, могу сказать, что это было очень интересное и насыщенное время. Италия стала для меня колоссальной школой жизни
Жизнь оперного певца – это постоянное самоотречение и самодисциплина! Он всегда должен избегать эмоциональных и даже физиологических перегрузок. Не есть острого, не пить холодного. Перед исполнением сложной партии нельзя жить как обычно – ходить по магазинам, встречаться с друзьями, гулять …Я пробовал это делать и понимал, что для роли недостаточно сосредоточен и собран. Работа оперного артиста требует больших физических затрат. Перед выходом на сцену я обычно не разговаривал 2-3 дня, происходила так называемая внутренняя настройка голоса. За свою карьеру я пел более чем 800 спектаклях – последним стала опера «Паяцы» в 2015 году.
Всю свою жизнь я хотел учиться, я продолжаю это делать и сейчас, обучаясь у своих студентов. Среди моих учеников – оперные артисты, работающие сегодня в «Метропо́литен-о́пера», Венской опере, Мариинском театре, и конечно же, нашем Национальном театре оперы и балета.
Приехав из деревни, я знал одно – либо я что-то буду делать, либо вернусь обратно работать в поле. Я всегда был очень любопытным, очень много читал, это очень помогало мне двигаться вперед.
Кишинев – место моего становления! Если я чего то и добился в жизни, то мои успехи идут отсюда! Менялся я, менялся и Кишинев. Он изменился к лучшему, но теперь стал холодным. Ведь, что такое город? Это люди, а они стали другими… Мы ничего не сделали, чтобы сохранить наше звание солнечного, богатого и щедрого уголка земли. Может, все еще будет по-другому? Я очень на это надеюсь…
Наталия Шмургун
Chișinău, orașul meu 